На главную страницу

К рубрикатору «Эссе и статьи Переслегина»

Сменить цвет

Выход (FAQ и настройки цвета)


С. Б. Переслегин

Армия с человеческим лицом.

Традиционно осенний призыв сопровождается дискуссией на тему: какая армия нужна России? Практического значения эти ежегодные «рассуждения в прессе» не имеют никакого, но, памятуя, что под лежачий камень вода не течет, а с другой стороны — вода камень все-таки точит, рискну предложить вашему вниманию некоторые довольно очевидные соображения.

Тактика есть превращенная форма топографии. Оперативное искусство опирается на законы физической географии. Стратегия — метафора географии экономической. Большая стратегия — та, что определяет всю военную политику государства: национальные цели и приоритеты, логику строительства вооруженных сил, принципы их боевого применения, уставы и наставления, НИОКР и оборонное производство, и самые вопросы войны и миры — связана не с финансами и цифрами промышленного производства (как это принято считать), но с социальной психологией: с той сверхценностью, объединяющей данный социум в структурное единство, которую называют национальной идеей, хотя, как правило, она, эта сверхценность, вовсе не носит национального характера, да и идеей чаще всего не является.

Поскольку в современной России структурообразующая «идея» не выделена, страна не может иметь полноценной армии. Точно так же, она не в состоянии разработать жизнеспособную военную концепцию или провести какие-то осмысленные и позитивные реформы в вооруженных силах. Так есть.

Эта Россия не нуждается в союзниках и не способна назвать своих противников. Ее политика принципиально безответственна, поскольку в отсутствие единой синхронизирующей идеи лидерам страны отвечать не перед кем.

Понятно, что великие и малые державы, и иные политические силы современного мира, которые по каким-то причинам числят Россию среди своих «естественных врагов», заинтересованы в консервации подобного состояния. Впрочем, они так же не в состоянии помешать России найти государственную сверхидею, как наши собственные политики не готовы такую идею сформулировать.

«Нельзя поднять нацию в стране, где революция уничтожила дворянство и духовенство, а я уничтожил революцию» — сказал как-то Наполеон. Россия решила поставить «чистый эксперимент»: ее «дворянство» и «духовенство» были физически уничтожены несколько раз, а регулярно сменяющие друг друга революции последовательно пожрали себя и своих детей.

До сих пор (псевдо)демократические российские правительства искали сверхценность на пути возврата к более или менее удаленному идеологическому прошлому. Такая тактика привычна для власть имущих любого, попавшего в беду социума, и она никогда не приводила к успеху. Денежные средства, потраченные на переименование городов и улиц, свержение памятников и восстановление храмов обобщенных Спасителей, способствовали лишь росту социальной энтропии, увеличив количество человеческого труда, направленного на попытку разрешения заведомо неразрешимых задач. Было бы разумнее истратить эти деньги на школьные завтраки.

В текущую эпоху демократические ценности мертвы в России.

Точно так же обстоит дело с исторически сложившимся православным укладом и с со столь же традиционной социалистической идеологией. В несколько лучшем состоянии находится «имперская идея» — просто потому, что каждое молодое поколение в обязательном порядке проходит период увлечения ей. (Становление личности, видимо-таки повторяет развитие социума, подобно тому, как филогенез повторяет онтогенез.)

Собственно, Россия остается единым и даже более или менее цивилизованным государством благодаря этой «имперской» идеологической подпитке — очень слабой, но постоянной. Но особых перспектив это не предвещает. Сверхценность во-первых, устарела — по сути, она является «выжившим» ядром вышеперечисленных «традиционных идеологий». Во-вторых, ее носителем служит очень тонкий социальный слой: романтически настроенные молодые люди «из хороших семей». Первое же столкновение с реальной жизнью — в армии, в политике, в науке или в бизнесе — превращает «имперски мыслящего» подростка в деидеологизированного взрослого.

В последнее десятилетие поиском обобщенной российской сверхценности занимались с обстоятельностью охоты за святым Граалем и азартом погони за Северо-западным Проходом. Отсутствие сколько-нибудь реальных результатов заставляет сделать следующие простые выводы:

1. Поскольку разрушение коммунистической идеологии не привело к созданию альтернативного эгрегора, «десоветизация» была проведена искусственно и оказалась стратегической ошибкой;

2. В сложившейся обстановке необходимо искать уже не столько семиотическое, сколько казуистическое решение проблемы.

В качестве такого казуистического решения можно рассмотреть рекуррентный подход: Российская национальная сверхидея заключена в том, что в России нет национальной сверхидеи . При всей наивности подобного хода, он может и, наверное, даже должен иметь успех.

Очевидным достоинством предложенной модели является ее прагматичность. В самом деле, если дальнейшее использование «идеологических подпорок» затруднено или вовсе невозможно, самое время освободить людей «от химеры, именуемой идеологией». Тем более, что за это можно получить все «бонусы», положенные правоверным жрецам того или иного информационного божества, и при этом не платить «членских взносов».

Наши дальнейшие построения будут опираться на формализм «идеологии без идеологии».

1. Постановка задачи.

Существуют два альтернативных подхода к строительству вооруженных сил. Чаще всего создают «вообще армию» и «вообще флот»: «комплексно» (на самом деле, бессистемно) развивают все компоненты военной индустрии, одновременно совершенствуют все виды вооружений, непрерывно увеличивают численность войск и степень их технической оснащенности. Предел такой «экстенсивной гонке вооружений» устанавливается только экономическими соображениями — и то, как убедительно доказывает пример СССР, не всегда.

Иногда — очень редко — экономически неразвитая страна прибегает к другому подходу: выстроить вооруженные силы, оптимизированные для решения одной конкретной стратегической задачи. Такой подход требует виртуозного политического маневрирования, сопряжен со значительным риском, часто приводит к необходимости удерживать весьма стесненные в пространстве решений позиции, иначе говоря, «пробираться к цели по узкой нехоженой тропинке единственных ходов 1 », но только он создает какие-то шансы для пересмотра сложившейся «табели о рангах». Лишь благодаря несбалансированной большой стратегии малые страны, такие как Англия Елизаветы I, Голландия де Рейтера, Россия Петра I, Пруссия Бисмарка, Япония Мэйдзи, становились великими державами.

Страна Восходящего Солнца является, может быть, лучшим примером. Во все времена — от Реставрации до наших дней — по своим экономическим возможностям, она находилась на уровне Бельгии или Греции. Тем не менее, Япония стала великой державой и остается ей по сей день. Военная политика этой замечательной во многих отношениях Империи была точной, целенаправленной и… рискованной.

В войнах и Китаем и Россией Япония ставило все на карту исходного оперативного замысла: ее войск и, прежде всего, ее кораблей «хватало» только на его осуществление. Любое серьезное отклонение от рассчитанной колеи событий приводило к потере инициативы и быстрой национальной катастрофе: возможностей страны едва доставало на позитивную стратегию, направленную на реализацию своих замыслов; на то, чтобы как-то препятствовать чужим планам, просто не оставалось сил.

Во Второй Мировой войне противник — коалиция трех сильнейших государств своего времени — оказалась Японии не по зубам. Казалось бы, здесь «большая стратегия риска» обернется своей противоположностью. Действительно, национальная катастрофа произошла, Япония потеряла Империю, независимую внешнюю политику, источники сырья и рынки сбыта. Города страны были разрушены, транспорт уничтожен, коммерческий флот отправлен на дно… Проходит буквально несколько лет, и Япония — вновь великая держава, средоточие технического прогресса; она создает лучшую в мире электронику, экспортирует автомобили в Соединенные Штаты Америки (хорошо еще, что не нефть в Саудовскую Аравию). Что ж, оказывается, бывают не только идеология без идеологии, но и вооруженные силы без вооруженных сил, экспансия без экспансии и большая стратегия без армии и военного флота.

В этой связи нам нужно определить государственные приоритеты России, определить, «чего нам хочется больше всего и перво-наперво».

Хотим мы этого или нет, надеемся на это или боимся этого, как диавольского искушения, но в ХХI веке России предстоит собирать свои территории. Это — объективная реальность, а вот как будет оформлено воссоздание Империи: в виде завоевания, в виде экономической интеграции или создания единой информационной сети, или еще каким-то, пока неизвестным, образом, — зависит от общего контекста мировой политики и интеллектуального уровня руководства России и «стран ближнего зарубежья».

Распад огромной советской империи не был обусловлен «чьей-то злой волей». Объективные причины или, говоря совсем уж научным языком: динамика информационных/материальных/энергетических потоков вызвало создание «мелкопоместных государств». Так вот, та же самая динамика приведет к воссозданию многонационального государства. Потому что в «княжествах», отдохнувших в смутное время от власти Центра и наевшихся нищей свободой, появится необходимость в кредитах или вдруг — в реализации того, что достигнуто другим независимым кусочком бывшей державы. Связи начнут восстанавливаться. Раз начавшись, этот процесс с положительной обратной связью, будет развиваться и ускоряться… Иллюзии скормят отделившимся народам, назвав их равными партнерами.

Поэтому прекращение кровавого хаоса на бывших советских территориях неизбежно. Вопрос лишь в том, произойдет это раньше или позже, и с какими именно человеческими жертвами.

Далее, соответствует это нашим интересам или нет, но ряд геополитических моделей предсказывает, что в конце первой четверти столетия США вступят в полосу серьезного «цивилизационного» (то есть, затрагивающего все стороны жизни, экономики и культуры) кризиса. В этом случае мировое равновесие, уже сломленное распадом советской системы, будет разрушено окончательно.

В рамках любых версий исторического моделирования в ближайшие десятилетия (если не годы) произойдет резкое обострение вялотекущего конфликта «развитые страны — третий мир», причем развиваться этот конфликт будет весьма неблагоприятно для европейского менталитета. Вероятно, Иранский кризис 1980 года, Иракская война 1991 г, Алжирский кризис 1992 г., современные события в Югославии, войны в Чечне соотносятся с будущими событиями так же, как Итало-Турецкая война 1913 года с Первой Мировой Войной.

Надо отдавать себе отчет, что крушение европейской цивилизации (в форме политического или военного краха, или, что вероятнее, в форме остановки развития) обернется катастрофой, сравнимой по числу жертв со всеми военными конфликтами ХХ столетия, вместе взятыми.

России не удастся остаться в стороне от противоборства Европы со странами Ислама. Хуже того, она окажется на острие этого конфликта, и основные военные действия развернутся на ее южных границах.

С южных границ России война, скорее всего и начнется. События начала 90-х годов в Югославии позволяют понять, какие именно методы будут использовать исламские страны и какие цели поставят они перед собой. Легко предвидеть, что общественное мнение Европы долгое время будет в этой войне на стороне противников России, а ее немногочисленные союзники окажутся полностью дезориентированными российской политикой. Приходится предположить, что события на юге приведут к обострению внутренних проблем страны и усилению конфликта с Украиной и, возможно, с государствами Прибалтики.

Иными словами, в ожидающемся конфликте России грозит международная изоляция 2 .

Что касается чисто военной стороны дела, то инициатива безусловно окажется у противника. Количество сил на южной границе России останется недостаточным, а боеспособность их будет весьма сомнительной.

Таким образом, старая русская традиция «заманить врага вглубь страны и ждать великих русских морозов» в очередной раз возобладает.

Подобное развитие геополитической ситуации вовсе не должно нас пугать. Напротив, если бы «исламской угрозы» не было, России следовало бы ее выдумать . «Естественная» цепочка событий, хотя и выглядит достаточно грозно, создает для страны массу военных и политических возможностей, более того — дает шанс реализовать свой единственный — и очень сильный — козырь: самим географическим положением России уготована судьба «страны-переводчика», способной использовать знаковые системы разных цивилизаций.

Иными словами, России невыгоден монокультурный мир (в нем она остается одним из членов привилегированного «европейского клуба», на сегодняшний день далеко не самым влиятельным). России выгодна Реальность взаимодействия/конфликта цивилизаций — в такой Реальности у нее появляется шанс вернуть себе мировое лидерство. Перефразируя Стругацких, можно сказать, что эта (наша) страна всегда была дырой, остается дырой и будет дырой. Но какое-то время она была дырой в будущее…

Итак, мы может сформулировать главную политическую задачу: возврат мирового лидерства как в смысле цивилизационного приоритета, так и в смысле председательствования в «европейском клубе» — в зависимости от общего контекста вместе с США или вместо США.

Эта задача может быть решена только большой стратегией, ориентированной на риск.

Ее решение подразумевает:

Последний термин означает, что речь идет о «переводе» не столько слов, сколько реалий. Лоуренс Аравийский дал блестящий пример такого перевода при организации Арабского восстания. Его партизанская армия была исламской по форме и европейской по существу; цели его действий были европейскими по внешнему представлению и восточными по внутреннему содержанию. Иными словами, взаимодействуя с каждой из противоборствующих структур, Лоуренс использовал весь контекст данной структуры плюс те добавочные элементы культуры-антагониста, которые в этом контексте выжить не могут. Личность Лоуренса, обобщенного переводчика, консолидировала противоборствующие культуры, создав из них единую систему, оказавшуюся мощным оружием.

2. Профессиональная армия или мобилизованный народ?

Любые дискуссии о российских военных реформах рано или поздно упираются в традиционную дилемму наемной армии / всеобщей воинской повинности. Официальные аргументы сторон давно известны, равным образом, не составляет секрета и реальное содержание конфликта, которое, как всегда, сводится к формальной задаче по дележке пирога.

Суть дела исключительно проста. Наемник стоит дороже призывника, поэтому профессиональная армия всегда меньше, нежели армия, созданная по конскрипционной системе. Следовательно, в ней меньше офицерских и генеральских вакансий. Поэтому те, чья профессиональная карьера связана с армией, заинтересованы в сохранении воинской повинности и отмене любых отсрочек от призыва 3 . Эта социальная группа выступает за дешевую массовую армию.

Интеллигенция, разумеется, поддерживает идею дорогой наемной армии, полагая, что при такой системе организации вооруженных сил ее, по крайней мере, не будут отрывать от дела действительной службой и сборами.

Иными словами: одни не хотят служить и считают, что вместо них это должны делать некие «профессионалы», а другие материально заинтересованы в том, чтобы «под ружье» попадали все. Проблемы обороноспособности страны имеют для этого конфликта сугубо подчиненное значение.

На самом деле оба подхода к комплектованию армии имеют свои плюсы и свои минусы; выбор одного из них определяется конкретной оперативно-стратегической обстановкой. Но, во всяком случае, компромиссный вариант, избранный нынешним военным руководством России, хуже любой из альтернатив и может привести к единственному результату: полному разложению армии.

Как наемный, так и конскрипционный принципы породили в общественном сознании ряд устойчивых мифов. Так, мобилизационная армия традиционно считается дешевой. Один призывник действительно дешевле одного наемника, но стоимость армии в целом в обоих случаях практически одинакова, и определяется она, прежде всего, реальными экономическими возможностями страны.

Воинская повинность изымает из народного хозяйства сотни тысяч молодых людей.

(Представьте себе, что военкоматы платят предприятиям за призывников, подобно тому, как платят за командированных специалистов. При таком положении дел Министерство Обороны разорится на первом же призыве.)

С другой стороны, профессиональная армия оплачивается за счет налогов — то есть, через изъятие из того же народного хозяйства денег — превращенной формы человеческого труда. Так что, в обоих случаях отчуждается труд — прямо или косвенно. Марксист бы сказал, что для конскрипционной армии характерна прямая внеэкономическая эксплуатация общества, в то время как профессиональная армия использует сугубо экономические методы. Но, конечно, «вечного двигателя» нет нигде: всякая армия является «дорогой». Дорогой, насколько это вообще возможно.

Другой, столь же традиционный миф — о колоссальной боеспособности наемных войск. На самом деле такие войска очень чувствительны к потерям и, как правило, не способны на сверхусилия. Что же касается чисто профессиональной выучки, то для любой армии характерно стремление готовить своих солдат к прошлой войне. Польза от подобных тренировок в лучшем случае сомнительна. Так что, в настоящем бою солдат-наемник будет испытывать те же трудности, что и непрофессионал. Заметим в этой связи, что на американском флоте, издавна комплектующегося по наемной системе, время от времени происходят аварии и катастрофы, вызванные вопиющей безграмотностью персонала. (Матрос бросил загоревшуюся сигнальную ракету в ящик с другими такими же ракетами, а затем вылил на горящий магний ведро воды. «…Но ведь это последнее, что он мог сделать!// Боюсь, что так и получилось, сэр…» Авианосец горел больше суток).

Наконец, последний миф — о сокращении числа офицерских должностей в связи с переходом на наемную армию. Смею заверить: наемная армия не только не уничтожит старые офицерские вакансии, но и создаст новые. Во все времена штабы только выигрывали от любых структурных перемен.

Если наемная армия в чем-то реально превосходит конскрипционную, то, прежде всего, во внутренней спайке. Меня нередко спрашивали, почему я помогаю людям уклоняться от призыва, если я технократ и милитарист. Я отвечал — именно поэтому и помогаю — меня заботит не число солдат, а реальная боеспособность армии. Согласно трактату Сунь-Цзы, «полезно убить вражеского воина, но гораздо лучше оставить его в живых». Уже ранние комментаторы отмечали в этой связи, что один лишь солдат, зараженный паникой, обесценит целые воинские части. Точно также, человек, не желающий служить, может разложить весь батальон. А в армиях, созданных на основе воинской повинности, не хочет служить никто из входящих в их состав солдат. Во всяком случае — в наши дни и в нашей стране.

Тем самым, внутренняя спайка конскрипционных частей может быть создана только внешним противником, который покажется личному составу «хуже», чем даже собственное низовое командование, «деды» и товарищи по взводу. Такого противника надо искать и искать!

Надо отдавать себе отчет: если в стране нет слишком уж горячей любви к Родине 4 , конскрипционная армия воюет только за страх и держится на страхе же.

В свою очередь наемная (профессиональная) армия воюет только за деньги и объединяется в боевое единство исключительно деньгами. Стимул, конечно, по нашим буржуазным временам достойный… но что бы вы сказали об ученом, писателе, учителе, хлеборобе, враче, который выкладывается ровно настолько, насколько ему заплатили?

3. Современная армия.

В процессе своей эволюции конскрипционная система породила монстроидальные образования типа поздней советской (российской), китайской, иракской и иранской армий. Для таких армий характерны избыточная численность мирного времени, перегруженность офицерским составом, крайне низкий уровень боевой подготовки одиночного бойца и тактических подразделений, приемлемый уровень вождения высших соединений, хорошее (временами, отличное) старшее командование при полной летаргии высшего и отсутствии налаженной штабной работы.

По ходу реальной войны, особенно длительной, такая армия сначала несла громадные потери, затем понемногу налаживала работу — сначала штабную, затем боевую, и, в результате, начинала выглядеть вполне пристойно.

Наемная система пришла к высокомобильным профессиональным армиям, таким как американская или современный бундесвер. Здесь мы видим противоположную картину: численность мирного времени минимально достаточная, отношение офицерского/сержантского/рядового состава стремится к классическим образцам армий Пруссии — императорской Германии, бойцы подготовлены очень хорошо — они профессионально владеют оружием и приемами боя. Тактические подразделения действуют отлично, зато существуют проблемы с высшими соединениями. Уровень старшего и высшего командования недостаточен — слишком много внимания уделяется отношениям с прессой и телевидением, велик процент «потемкинских деревень», когда «картинка» операции, предложенная общественному мнению, была далека от реальности. Впервые это обнаружили — с явным недоумением — во время Кувейтской войны. В Югославии «пиаровское» ведение боевых действий доходило до анекдотов. «Крылатая ракета, конечно, является оружием высокоточным, но…»

Если конскрипционная армия относится к потерям наплевательски, то наемная чрезвычайно к ним чувствительна. Равным образом, она чувствительна к снабжению, управлению и культуре штабной работы.

По ходу реальной длительной войны такая армия первоначально проявляет чудеса боеспособности, затем ее показатели падают — в результате чего страна, как правило, переходит к воинской повинности. Соответственно, страны с профессиональными армиями предпочитают не вести войны, но участвовать в скоротечных военных конфликтах — до трех месяцев.

Современный подход к наемным постиндустриальным армиям характерен стремлением максимально защитить и информировать бойца. Американская политика на этот счет предусматривает снабжение каждого воина тактическим дисплеем, разнообразной аппаратурой наблюдения и связи, высокоинтеллектуальным оружием. Стоимость «солдата со снаряжением» взлетает до небес, а что до эффективности…

В армиях такого типа современные информационные каналы с трудом будут справляться с управлением отделениями и взводами, уже ротное звено окажется для них непосильной нагрузкой. И это — при отсутствии целенаправленных действий врага против систем связи и управленческих звеньев.

Можно сказать, что постиндустриальная армия доводит до предела тенденции, заложенные в армии профессиональной: вся тяжесть боевой работы переносится на отдельного солдата; создание единой картины операции возлагается на высшие штабы, осуществляющие в реальном времени управление войсками.

Понятно, сколь такая система чувствительна к перебоям связи, сколь требовательна она к качеству входящей и исходящей информации. Лучший способ борьбы с постиндустриальной армией — применение электромагнитного оружия. Или грубый подрыв в верхних слоях стратосферы нескольких термоядерных бомб.

4. Добровольная армия.

Теория решения изобретательских задач (ТРИЗ) учит нас обращать в свою пользу противоречия внутри систем. Очень хотелось бы спроектировать структуру, которая объединяла бы в себе положительные качества конскрипционных и наемных армий и была бы лишена их основных недостатков. В идеале такая армия должна быть дешевой (лучше всего, чтобы она добывала ресурсы для своей страны, а не тратила их), эффективной и гибкой.

Чтобы спроектировать такую армию, обратим внимание на противоречие:

Почти все мужчины (и многие женщины) испытывают непреодолимую тягу к оружию. Владению им учат — подчас за большие деньги. Да и удовольствие просто пострелять в современном тире из приличных пистолетов стоит весьма недешево. (Что же касается луков и арбалетов, то там цены просто заоблачные).

Пользуются спросом и секции боевых единоборств. Заметим в этой связи, что на чемпионах по бою без правил регулярно побеждают бойцы, вооруженные приемами советского боевого самбо (речь, разумеется, идет о тех приемах, которым обучают непосредственно в войсках), поэтому авторитет данного боевого искусства среди молодежи очень высок.

Не простаивают без посетителей аэроклубы, хотя прыжок с парашютом стоит от 100 до 500 долларов, полный курс, включающий тренировочные и зачетные прыжки, обходится намного дороже.

Список легко продолжить, но суть уже ясна: люди готовы платить немалые деньги за толику того, что армия предоставляет совершенно бесплатно . Перед нами «вещественно-полевой ресурс», который стыдно и смешно не использовать.

Вывод первый: армия должна активно торговать услугами, которые она может предоставить населению. Идеальный конечный результат: Министерство Обороны получает деньги, клиенты стреляют, прыгают, ныряют и т.п. в свое удовольствие, при этом они еще и приобретают какой-то уровень первоначальной подготовки.

Высшие военные учебные заведения, не исключая и знаменитой Академии Генерального Штаба, должны открыть платные факультеты. Чтобы армия стала дешевой, боеспособной и прибыльной, она должна сначала стать открытой, привлекательной и… интересной .

Артиллерийский полк, в котором солдаты участвуют в учебных стрельбах дважды за срок срочной службы, а в боевых зачастую — ни разу артиллерийским полком не является, боевой ценности не представляет и попросту служит «черной дырой» для техники, человеческих сил и времени. Понятно, что такой полк не может заинтересовать и дебила. Воинская часть, постоянно оправдывающая хотя бы свое название (мотопехотная дивизия непрерывно участвует в маршах и стрельбах, корабль 5/6 времени проводит в море и т.п.) — совершенно другое дело. Открою секрет: армию не любят прежде всего потому, что там смертельно скучно. Именно скука и бесцельность порождают «дедовщину» и прочие, как это говорится, «негативные явления». Потому что нет для человека худшего наказания, как быть занятым круглые сутки, дико не высыпаться и при этом ровным счетом ничего полезного не делать. А именно такова судьба солдата в постсоветской конскрипционно-наемной армии.

Сноски

1 . Д.Бронштейн. [ Назад ]

2 . Вообще говоря, с учетом крайне неуверенной российской внешней политики и бездарной политики внутренней, стране необходимо постоянно быть готовой к международной блокаде. [ Назад ]

3 . Для того, чтобы все-таки призвать на действительную службу студентов, Военное Ведомство решилось на прямой подлог, сфабриковав «демографическую яму» и придумав понятие второго (сейчас, наверное, речь уже идет о третьем) эха войны. Заметим, что «импактные» (вызванные войнами или эпидемиями) колебания численности демпфируются очень быстро: третий минимум будет в 25 раз менее выражен, нежели первый. На фоне общего падания рождаемости идентифицировать такую «яму» решительно невозможно. [ Назад ]

4 . Воинская повинность, как способ комплектования армии, порождена французской революцией с ее культом страны и гражданина и характерной для периода сильных общественных потрясений экзальтацией масс. Несколько упрощая, можно сказать: чтобы конскрипционная армия была боеспособной, народ должен быть революционным. [ Назад ]

5 . В таком полку я проходил военные сборы. [ Назад ]

[наверх]


© 2002 Р.А. Исмаилов